1 июня 2018 года в Тель-Авиве — легендарный «Чайф» с большим рок-концертом «Вместе теплей». Самая долгоиграющая группа: Шахрин, Бегунов, Северин, Двинин. Символ своего поколения и советского рока, они начинали играть на самодельных гитарах еще в СССР. «Дети застоя» — их запрещали, а они мечтали о свободе и играли на подпольных концертах. Сегодня, как и 1990-х их концерты собирают стадионы. Накануне гастролей Владимир Шахрин рассказал Елене Шафран о виниле, о том, сколько у него гитар и, как быть счастливым, всю жизнь прожив в одном городе.
— Вашей группе больше 30 лет. Как вы смогли продержаться так долго? Что нужно, чтобы сохранить не только дружеские, не только творческие, но и деловые отношения?
— Вообще это удивительная вещь. Говорят, что такой уникальной группы больше нет в российском шоу-бизнесе. Мы играем вместе десятки лет, ни подписав ни одного контракта между собой.
— А как же так?
— А вот так — сказали на словах и работаем. Понятное дело, что наш директор заключает договоры на концерты и действует от нашего лица по нашей доверенности. Но внутри коллектива у нас никаких договоренностей, кроме устных, нет.
—Здорово. И что не было никогда конфликтов или каких-то споров?
— Ни разу. Никто, никого не подводит, и не обманывает. И мы остаемся хорошими друзьями. Мы ходим на дни рождения, на свадьбы наших детей, на рождения наших внуков, просто собираемся вместе. Я знаю, как зовут всех жен, родителей, детей, внуков. В общем, мы — большая семья.
— Артистическая семья…
— Я не отношу себя к таким, кого я называю, Артист Артистыч. Он утром просунулся, еще зубы не почистил, а уже артист. Или спать лег, уже заснул, а все еще артист. Я умею быть не артистом. Могу на даче снег грести. Могу штукатурить стены, забор красить. И это мне очень нравится. Я могу быть просто дедушкой, который с детьми играет, а могу быть другом, разгильдяем, который в мужской компании дурака валяет. Музыка для меня как будто хобби. Просто это хобби, как ни странно, начало приносить определенный доход, что позволяет больше ничем другим не заниматься.
— Вы счастливый человек.
— Да, я это знаю. И знаю, что многих это страшно бесит.
— Ну, еще бы.
— Ну, извините, так получилось.
— Вы ощущаете себя свободным человеком?
— Я ощущаю себя абсолютно свободным человеком.
— А что для вас свобода?
— Право выбора. А выбор у меня всегда есть — какую песню играть, в какой город ехать, как провести отпуск, какие фильмы смотреть, какую музыку слушать. Но у меня есть и «большой рюкзак» за спиной — ответственность за свою семью, за коллектив, но в остальном я совершенно свободный человек.
— Вы начинали в 1970-е. Кажется, что это такая нереальная даль. А что там было для вас самым важным, что оттуда вы вынесли в сегодняшнюю жизнь?
— Мы начали играть потому, что просто хотели стать парнями с гитарами. Это производило впечатление — парень в ансамбле играет на электрогитаре… Я мог девушку в гости пригласить просто сказав: «Хочешь, электрогитару покажу?»
— Да, быть девушкой гитариста — это было очень круто!
— Никто тогда и не думал, что наши песни будут звучать по радио, что будем гастролировать по другим городам и по миру. Нам хотелось играть свою музыку, жить в этом придуманном мире.
— Вы и строили свой особый мир — Свердловский рок-клуб.
— Сегодня люди думают, что рок-клуб — это пиво, орешки и музыка играет. А в наше время это была общность людей, которые друг к другу тянулись: архитекторы, художники фотографы, киношники, писатели… Мы друг друга подпитывали и обогащали. Мы приходили в гости к Леше Балабанову, и он рассказывал про кино. Мы приходили в гости к писателю Матвееву, и он рассказывал, что, оказывается, есть писатель Аксенов и, что есть писатель Довлатов, которых надо обязательно почитать. К художникам приходили и видели, как создаются их работы, и помогали делать первые выставки. Это было общество неравнодушных, абсолютно бескорыстных людей. Наверное, вот это и было самым главным в наших 70-80-х.
— А сейчас все в тусовку превратилось.
— Сейчас в группы собираются уже с бизнес-планом на будущее — мы станем рок-звездами, заработаем денег и, что нам для этого нужно. И они сразу чувствуют конкурентов. Поэтому если сейчас заглянуть на какой-нибудь сайт Урал-рок, где тусуются молодые уральские группы, то можно увидеть, как они друг друга поливают. У нас вообще этого не было. Мы радовались концертам друг друга. Но есть и плюсы: молодые все здорово играют, и инструменты у них хорошие. Войны между ними, конечно, нет, но и братства такого нет, какое было у нас.
— И много молодых групп?
— Жизнь музыкальная у нас в городе кипит. Около 300 групп, которые я знаю. Полсотни из них — очень приличные. И 15 отличных групп, о которых мало, что известно, но они очень классные.
— А что вы нам сыграете в Израиле?
— На ходу у нас сейчас две программы. Одна называется «Немного похоже на блюз», а другая «20 лет Шекогали». Сыграем что-то из них. Это будут знаковые песни, написанные за тридцать три года существования группы. Но, поскольку, мы работаем без всяких компьютерных подкладок и нам не нужны долгие предварительные подготовки, мы программу можем менять за две минуты до выхода и играть не то, что запланировано, а то, что хочется.
—То есть вы хотите сказать, что будете играть по настроению…
— Конечно. Когда мы приедем, нам станет понятнее, какое настроение у публики и чем дышит зал и страна. И в зависимости от этого построим выступление, чтобы это было гармонично.
— Вы не первый раз в Израиле?
— Третий.
—И какое у вас впечатление от страны?
— В Израиле нет ощущения заграницы. Зал говорит по-русски. На концерт приходят земляки из Екатеринбурга, с Урала и чувство такое, что ты где-то на ближних подступах. Мы общались с людьми, которые говорили на привычные темы, на очень понятном языке.
Но когда есть возможность побывать в Иерусалиме и на Мертвом море, тогда ты понимаешь, что находишься в колыбели человеческой цивилизации.
— Вы всю жизнь живете в Екатеринбурге. Никогда у вас не было желания или потребности, или необходимости уехать?
— Как ни странно, это никогда даже не обсуждалось. Во-первых, это мне было не по карману — перевести жену, детей, родителей. А во-вторых, я понимал, что здесь моя естественная среда обитания. Есть такая теория болотного карася — пересади его в аквариум, он к верху брюхом всплывет. И жизнь показывает, что все наши, кто уехал, не стали более счастливыми людьми и не написали ничего лучше. Но для меня никакого подвига в этом нет — в том, что я живу здесь. Мне нравится. Вся наша группа живет в Екатеринбурге. Мы такие уральские мужички. А современные технологии позволяют находиться в любом месте, работать и быть на связи со всем миром.
— Сейчас такое время, когда люди, которым за 50, пропагандируют культ удовольствия, самодостаточности. А для вас, что такое удовольствие?
— Удовольствие можно получать от разного. Кто-то лежит на берегу моря и ничего не делает. А я получаю удовольствие, когда кидаю снег на даче или выкладываю стенку из кирпича. Я люблю работать, бездельничать не люблю. Мне нужно всегда чем-то заниматься. Вот сейчас заканчиваю дневник-путеводитель по Екатеринбургу. Я понял, что в этом городе прожил уже 60 лет, и у меня есть мое представление о моем городе. Я проведу читателей по своему городу, поделюсь своими воспоминаниями и ощущениями. И это для меня работа.
Я сижу перед компьютером, набиваю этот текст, копаюсь в своей голове, вытаскиваю воспоминания.
— Здорово. Что мы знаем о Екатеринбурге? Только то, что он был Свердловском, что был рок-клуб и, что была киностудия, Ельцин и последнего царя расстреляли.
—Я люблю этот город, у меня есть мое личное ощущение его и мне есть, что рассказать.
— Вы можете себя назвать патриотом России?
— Я патриот, конечно. Я и в армии служил на границе. Какая бы ситуация не сложилась, я все равно за свою страну. Страну не выбирают. Но я не националист. Я хорошо отношусь к людям любых религиозных конфессий и национальностей.
— «Чайф» был запрещен, были квартирники, подпольные концерты, самиздаты и так далее. А какой был бы русский рок, если бы этого ничего не было?
— Как итальянский рок, наверное. Вот есть в Италии рок — такой беззубенький, беззаботный итальянский рок. Я думаю, что запрещенные концерты — это было все не так страшно, а в некотором роде и интересно. Нам-то было по 20 лет. Это было прикольно — нам запрещают, а мы делаем. Это игра — нас ловят, а мы убегаем. Невероятный адреналин. Ощущение свободы. Но я не слышал, чтобы из групп кто-то кричал «долой советскую власть» или Брежнева.