Текст — Лена Лагутина. Иллюстрация — Юлия Стоцкая.
Утро субботы всегда было самым обожаемым мною временем недели. Весь день еще впереди, делай с ним что хочешь: хочешь – валяйся с книжкой на диване, время от времени роняя ее на себя и начиная рассматривать через самую большую балконную дверь огромные сосны соседнего дома. В нашем саду таких не было, а напротив – здоровущие, которые иногда ломались во время зимнего снегопада, перебивая провода и оставляя нас без электричества.
Хочешь – смотри целый день кино на компьютере, выбрав самое сладкое, которое только возможно – про любовь, собак, море и Италию.
Хочешь – отправляйся гулять с Симбой.
Мой район — один из южных иерусалимских, когда-то, до Шестидневной войны, по моей улице проходила граница с Иорданией, это была одна из самых отдаленных окраин, где никто не хотел жить. Теперь здесь один из самых дорогих районов города.
Тут старые арабские дома и множество маленьких синагог. На осенние праздники к местным приезжают гости из-за границы, в основном люди религиозные из Америки и Франции — встретить новый год по еврейскому календарю, помолиться в Иерусалиме в канун Судного дня, что наступает через десять дней после Рош ха-Шана.
В такие дни по субботам рано утром нарядные по-особенному люди идут в синагогу – девочки в чудесных старомодных платьицах с пышными юбками, мальчики в черных костюмах, мамы в необыкновенных шляпах, папы в хрустящих, только что вынутых из пакетов, рубашках. Все готовятся к новому году, уже пять тысяч семьсот какому-то.
Однажды, гуляя с Симбой недалеко от дома, встретили молодого американца, который вел за руку маленького белокурого мальчика лет пяти. Малыш негромко разговаривал сам с собой, комментируя все, что происходило по ходу его следования: «Вот какая большая собака. Я не знаю, как ее зовут». Мы как раз поравнялись и я сказала: «Доброе утро. Его зовут Симба». Малыш посмотрел вверх на папу, а папа сверху посмотрел на него, и улыбнулся.
Через неделю на том же месте нам повстречалась юная красивая женщина с целым выводком детей, направлявшаяся в синагогу. Уже пройдя мимо них, услышала, как кто-то из детей сказал маме по-английски: «А я знаю, как зовут эту собаку. Его зовут Симба».
Я обернулась и увидела того самого мальчика, на этот раз с мамой. Мама смотрела на него и улыбалась в точности такой же улыбкой, как папа.
***
Помню, как папа брал меня с собой по выходным в дальний путь по набережной к лодочной станции, куда на зиму он ставил свою лодку. Мне было не больше шести, и пешком проделать всю дорогу было нелегко. Но я всегда радовалась, когда он меня брал с собой, это было нечасто. Мы шли, папа курил, думал о чем-то своем, прикусывая изнутри губу (у него была такая привычка, которая во взрослом возрасте передалась мне), почти никогда не разговаривал, а я поспрашиваю-поспрашиваю, и умолкаю, потому что он не отвечал или отвечал рассеянно, и я понимала, что мешаю ему думать о чем-то гораздо более важном, чем мои дурацкие вопросы. И я начинала смотреть вокруг, на голые черные деревья вдоль набережной, огромную серую вспухшую Волгу, далекий другой берег с ледяным песком, куда мы поедем летом, когда папа расчехлит лодку, и мы все заберемся в нее с палатками, корзинами с едой на две недели, множеством другого необходимого барахла, которое соберут взрослые – фонариками, лосьоном от комаров, кастрюлями, сковородками, простынями, спальными мешками, коробками из-под монпансье, в каждой из которых хранятся папины рыболовные принадлежности, которые нельзя трогать, а то можно очень сильно пораниться, особенно крючком – если он вопьется, то потом придется отдирать с мясом!
И вот уже я прыгаю в лодку, качающуюся у берега, на дне у нее немного воды, можно шлепать босиком по ней, потом все загрузятся, рассядутся, и лодка полетит по Волге, с пеной, брызгами, шумом мотора, волной позади, безлюдным приближающимся берегом и будущими бесконечными летними днями.