13 лет назад, в августе 2005 года на территории Сектора Газы было ликвидировано 21 еврейское поселение. План «Одностороннего размежевания» предусматривал ликвидацию всех еврейских поселков и военных формирований Армии Обороны Израиля на территории Сектора Газы, а также ликвидацию нескольких поселений в Самарии. 22 августа все евреи покинули территории. 12 сентября из Газы вышел последний израильский солдат. «Размежевание» завершилось 23 сентября 2005 года закрытием военного лагеря Дотан близ Дженина.
Сегодня мы начинаем публиковать воспоминания о человеке, который инициировал программу «Одностороннего размежевания» и чья судьба трагически связана с этими и последующими событиями. Ариэль Шарон премьер-министр Израиля (2001-2006) в воспоминаниях Давида Шехтера.
Впервые я увидел Ариэля Шарона еще в 1974 году в …Одессе. Нет, нет прославленный генерал не приехал с официальным визитом – между Израилем и СССР не было дипломатических отношений. Да и частная поездка в поисках исторических корней или для посещения могил предков, как это модно сегодня, была невозможна в атмосфере государственного антисемитизма, охватившего СССР. Просто мой отец, прийдя домой с работы, с гордостью показал очередную антиизраильскую брошюру, которые пачками выходили тогда во всех издательствах. Я знал много евреев, собиравших эти пасквили, у моего тестя была целая полка такого рода «литературы», где красовались низкопробная – для плебса – «Палестина в петле сионизма» и более солидная – для интеллигенции – «Египет времен президента Насера», Евгения Примакова – будущего российского премьера, а тогда собкора «Правды» в Каире . Большая часть этих книжонок была написана евреями, стремившимися выслужиться перед властью, как выяснилось впоследствии, и Евгений Маскимович Примаков, по поводу национальности которого из-за типичных фамилии-имени-отчества ни у кого не возникало сомнений, тоже оказался из той самой когорты.
Название книжонки, принесенной отцом , улетучилось из памяти, зато я хорошо помню свое удивление – отец не принадлежал к числу еврейских мазохистов, коллекционировавших эти издания и не пытался извлечь из них хоть какую-то полезную информацию об Израиле. Он ненавидел советскую власть и с конца шестидесятых годов, как только появилась возможность выезда в Израиль, мечтал о репатриации. Ни на йоту не веря советским СМИ , отец слушал разные «голоса», в том числе «Голос Израиля», из которых и черпал всю информацию. Поэтому я был сильно удивлен, когда увидел в его руках антисионистскую брошюру. «Посмотри, посмотри, какой красавец, только из-за него я и купил это паскудство!»,- воскликнул отец и показал фотографию группы израильских генералов, в центре которой стоял высокий, чуть полноватый человек полевой форме, с марлевой повязкой на гордо поднятой голове и растрепанной шевелюрой. «Это – Шарон, тот самый, который спас Израиль во время войны Судного дня , прорвался на египетский берег Суэцкого канал и окружил две арабские армии. Я столько слышал о нем, а вот теперь впервые увидел фотографию»,-сказал растроганный отец,- «И как наши идиоты ее напечатали, она ведь говорит намного больше, чем вся большевистская пропаганда». Мне тоже понравилось лицо этого «израильского агрессора» – именно так я и представлял себе сабр, новое поколение евреев, выросших не в галуте – свободных, гордых, с прямым взглядом и твердой осанкой. От человека на фотографии исходила сила и уверенность, которой так не хватало тогда и мне и большинству моих знакомых евреев. Мог ли я тогда вообразить, что спустя 17 лет я буду одним руководителей предвыборного штаба Ариэля Шарона – кандидата на пост премьер-министра Израиля от партии Ликуд – мне доведется вплотную работать с ним и даже инструктировать его, как и что говорить в интервью …российскому телевидению?!!
Осенью 1973 я поступил в институт и нас сразу же отправили на уборку урожая. Из-за все того же антисемитизма я был вынужден уехать из Одессы, где было 13 вузов , в маленький, далекий Курган – столицу Зауралья. В конце сентября наша студенческая группа оказалась в крохотной деревеньке Жиляковка, а спустя неделю началась война Судного дня. И моим соученикам и жителям Жиляковки не было никакого дела ни до Израиля, ни до битвы на Ближнем Востоке, поэтому они никак не могли взять в толк, почему я не могу оторваться от радиоприемника. В Жиляковке можно было поймать только передачи «Маяка», впрочем, слушать иностранные голоса я бы и не рискнул, даже если бы и мог: мы все жили в одной комнате, на подоконнике единственного окна которой стоял приемник, поэтому скрыть от соучеников что именно я слушаю было бы невозможно. Наученный отцом, я не верил сообщениям «Маяка, но другого источника информации не было и я старался даже из бравурных сводок о победах арабов, понять правду. То, что положение отчаянное было ясно. Даже если и врут, ежедневно трубя о десятках сбитых израильских самолетов,о тысячах убитых солдат ЦАХАЛ, все равно ведь,- думал я,- даже если преувеличивают в два раза ( а ведь больше не могут, казалось мне, по наивности!) – все равно потери неслыханные, огромные! Нет, нет Израиль не на грани гибели, но положение критическое. Как ни странно, потом, читая уже в Израиле, да и еще находясь в отказе, всевозможную западную литературу про войну Судного дня, я убедился, что тогда, в Жиляковке, каким-то непонятным образом правильно сумел проанализировать ситуацию и мое представление о ней в общем-то сответствовало действительности. И вдруг, в самый разгар победных сводок проскользнуло крохотное сообщение – по утверждению агентства Рейтер несколько израильских танков просочились на африканский берег Суэцкого канала. В первый раз это сообщение передали в час ночи и потом не повторяли в течение почти суток. Стало ясно – произошло нечто из ряда вон выходящее. Я был в этом уверен, поэтому правдами и неправдами ухитрялся добраться до приемника и слушал новости каждый час.Но лишь спустя сутки советское радио сквозь зубы, нехотя начало выдавать информацию о прорыве танков генерала Шарона на египетскую территорию. Я впервые услышал тогда это имя – Ариэль Шарон, услышал и запомнил.
Я начал искать информацию об этом человеке, но, конечно, не нашел – в советских изданиях ничего, кроме ругательств по его поводу так и не было напечатано.
Впервые по настоящему, «живьем» увидеть Шарона мне довелось много лет спустя, летом 1991 года, когда группу израильских русскоязычных журналистов пригласили в канцелярию министра строительства – этот пост занимал Арик в правительстве Ицхака Шамира. Я хорошо помню отчаянные статьи в израильской прессе начала 90-х годов, когда массовая алия из СССР застала Израиль врасплох. Все свободные квартиры закончились, под съем сдавались уже любые углы и чуланы, а поток репатриантов не только не шел на убыль, а усиливался с каждым месяцем. Все ожидали, что вскоре их, как репатриантов пятидесятых годов, придется селить в палатках. Известный израильский общественный деятель Эйби Натан даже слетал в Пекин, где приобрел несколько больших военных палаток, использовавшихся в китайской армии. Палатки оказались хорошими – они не протекали и брезент в них был плотным, давая защиту от ветра. Натан хотел не только помочь новым гражданам, но и неплохо заработать , ведь таких палаток потребовались бы тысячи. И тут Шарон стал министром строительства. В неимоверно короткий срок он сделал то, что, казалось, было не под силу никому – сломал мафию строительных подрядчиков, заинтересованных в высоких ценах и, следовательно, невысоких темпах строительства. За два года он выстроил 144 тысячи квартир и закупил тысячи караванов.
Ох, сколько грязи вылили на Шарона его политические противники за эти самые караваны, как только не изгалялись пропагандисты Рабочей партии по их поводу! А правда состояла в том, что благодаря Шарону, нашедшему быстрое и относительно хорошее ( пусть и временное) решение жилищной проблемы, десятки тысяч репатриантов поселились в караванах, а не в брезентовых палатках. Да, в караванах было жарковато летом и не так уж тепло зимой, но это было – при всех недостатках – нормальное жилье : комнаты, кухонька, туалет и даже ванна. В качестве временной меры они вполне сгодились, а спустя несколько лет большая часть репатриантов перебралась из караванов в собственные квартиры. Но тогда, летом 1991, когда я оказался в кабинете Шарона, алия была в самом разгаре, строительство караванных городков шло полным ходом и никто особенно не задумывался, сколько они стоят и насколько удобно в них жить. Нужно было обеспечить крышей над головой сотни тысяч уже приехавших репатриантов и подготовиться к приему следующей волны алии.
Арик рассказывал нам о реализации своих планов, но я больше вслушивался не в содержимое его речи, а в ее тон, в артикуляцию, мимику этого человека, давным-давно ставшего для меня легендой. Несмотря на то, что Арик уже давно демобилизовался, передо мной сидел генерал – и по внешности, и по характеру и по замашкам. Он говорил четкими, рублеными фразами, странно сочетавшимися с мягким тоном и характерной шароновской улыбкой. Но меня ни этот тон ни эта улыбка ничуть не обманывали –бывшего генерала выдавали глаза, блестевшие жестко и решительно, глаза человека, привыкшего отдавать приказы и не любящего выслушивать возражения. Шарон сразу же заявил, что пресс-конференция посвящена исключительно вопросам абсорбции ( в качестве живого доказательства этого в кабинете присутствовала тогдашний заместитель министра абсорбции Геула Коэн) и решению жилищной проблемы новых репатриантов. Зная, что у израильских политиков длинный язык и они очень любят поговорить на любые темы, сперва я, а затем и мои коллеги, попытались «раскрутить» Арика на политические вопросы. Но Шарон решительно отмел все наши попытки. «Я ведь сказал – говорим только об абсорбции. Значит, так оно и будет»,- отрезал Шарон.
Я вышел с пресс-конференции со смешанными чувствами. Долгожданной встречи с героем не получилось, расстрогаться, что вот, наконец беседую с Ариком, да-да, тем самым!! – не удалось. Деловой, жесткий темп разговора не способствовал сантиментам и это – не скрою – меня несколько расстроило.Но потом я понял – иначе и не могло быть. Лирический тон подходил бы для героя, ушедшего на покой и вспоминающего с грустью и нежностью дела давно минувших дней и самого себя – молодого, полного сил, так непохожего на нынешнего, отрезанного от активной деятельности пенсионера. Но для Арика,находившегося в самом разгаре одной из самых важных кампаний в его жизни – битвы за за устройство репатриантов, битвы, от которой зависела судьбы алии – то есть приезда еще сотен тысяч евреев – сентиментальные воспоминания не соответствовали ситуации . Он прекрасно понимал, что стояло тогда на карте, он руководил дивизиями строителей, планировал и воздвигал новые кварталы, создавал поселения вдоль зеленой черты, которые должны были стать и стали! – барьером на границе с палестинцами и поэтому не имел ничего общего с героем, вышедшим в почетную отставку. А генерал в самом разгаре сражения мог быть только таким, каким он и предстал перед нами – жестким, решительным, отметающим все, что мешало ему двигаться к поставленной цели.
К стыду своему и после той встречи у меня не нашлось времени, чтобы найти биографическую литературу о Шароне, а ее в Израиле хватает. Но этот недостаток информации с лихвой компенсировал мне журналист Ури Дан. С Ури я немало поколесил по свету и в течение многочисленных и дальних перелетов в самолете премьер-министра Биньямина Нетаниягу мы успели переговорить о многом, в том числе – и в первую очередь!- о его близком друге Ариэле Шароне. Ури – потрясающий рассказчик, но у него есть один, как бы это поточнее выразиться – «конек», на которого если уж он сядет, то надолго – истории о Шароне. «Я счастлив, что судьба свела меня с этим человеком, и я готов сделать для него все, что только смогу»,- не раз повторял мне, Дан,- «Шарон – выдающаяся личность и я считаю для себя огромным почетом, если могу подать ему стакан воды или утереть пот со лба». Во время перелета в Японию, длившегося пятнадцать часов, Ури чуть-ли не год за годом изложил мне биографию Шарона? и я постараюсь вкратце передать его рассказ. (Продолжение следует)
Давид Шехтер
Давид Шехтер. Встречи с Шароном. Часть 3. Явление Арика народу
Давид Шехтер. Встречи с Шароном. Часть 2 «Раненых на поле боя не оставляют»